Следуй своей дорогой, и пусть другие люди говорят что угодно.
Души людей, как в зеркалах, отражаются друг в друге.
Кто не любим, любя, страшнейшую испытывает муку.
Обман и сила — вот орудие злых.
Сомнение доставляет мне не меньшее наслаждение, чем знание.
Любовь движет Солнце и другие звезды…
Сострадание — это не чувство, скорее, это благородное расположение души, готовое к тому, чтобы воспринять любовь, милость и другие добродетельные чувства.
Часто люди плывут по течению времени! А между тем утлый челнок наш снабжен рулем, зачем же человек несется по волнам, а не подчиняется собственным стремлениям?
Подумайте о том, что этот день более никогда не наступит.
Олицетворение идеала, нечто божественное, явившееся с неба, чтобы уделить земле луч райского блаженства, царица добродетели, облеченная в скромность, сияя красотой, шествует она среди похвал, будто ангел, сошедший на землю, чтобы явить миру зрелище своих совершенств. Ее присутствие дает блаженство, разливает отраду в сердцах. Кто ее не видал, не может понять всей сладости ее присутствия.
И мысль свою, обдумав, кинул снова, Хоть предан был вначале ей одной.
Вдохновляемый любовью, я говорю то, что она подсказывает мне.
О, мудрые, сил разума, вам данных, не пожалейте, в сущность проникая.
Часто люди плывут по течению времени! А между тем утлый челнок наш снабжен рулем, зачем же человек несется по волнам, а не подчиняется собственным стремлениям?
Каждый должен брать на свои плечи труд, соразмерный его силам, так как если тяжесть его окажется случайно чрезмерной, то он может поневоле упасть в грязь.
Самые жаркие уголки в аду оставлены для тех, кто во времена величайших нравственных переломов сохранял нейтралитет.
Сострадание — это не чувство, скорее, это благородное расположение души, готовое к тому, чтобы воспринять любовь, милость и другие добродетельные чувства.
Любовь движет Солнце и другие звезды…
Души людей, как в зеркалах, отражаются друг в друге.
Сомнение доставляет мне не меньшее наслаждение, чем знание.
Душа человека — величайшее чудо мира.
Обман и сила — вот орудие злых.
Не для того на свете мы живем, Чтоб смерть застала нас в блаженной лени!
Узнать тебе пора, Что при подъёме кажется сначала Всегда крутою всякая гора.
Нет более ужасного страданья, Как вспоминать о светлых временах В несчастии.
Поверь — когда в нас подлых мыслей нет, Нам ничего не следует бояться. Зло ближнему — вот где источник бед.
Кто сам не сдастся, тот непобедим.
А если стал порочен целый свет, То был тому единственной причиной Сам человек: лишь он – источник бед, Своих скорбей создатель он единый.
И молвил дух: — «Не так ли, день от дня, Мы подвигов, из трусости и лени, Стараемся, где можно, избежать? Не так ли зверь своей страшится тени?
«Кто б ни были входящие сюда, Оставьте здесь надежду навсегда!» Написано над адскими вратами Зловещими и черными чертами
Нельзя, чтоб страх повелевал уму, Иначе мы отходим от свершений.
Чем ближе к совершенству каждый станет, Тем ярче в нем добро и злее зло.
Узнать тебе пора, Что при подъеме кажется сначала Всегда крутою всякая гора. Но выше мы взбираемся, и мало — Помалу путь удобнее идет, И та тропа что силы отнимала, Вдруг легкой станет.
Людской молвы невелико значенье, И ничего сильнее правды нет.
Поверь — когда в нас подлых мыслей нет, Нам ничего не следует бояться. Зло ближнему — вот где источник бед, Оно и сбросит в пропасть, может статься.
За мною путь к обители печальной, За мною те, кто мукам осужден, За мною край, где вечный плач и стон. Созданье я любви первоначальной И правосудной мудрости Творца, И в вечности пробуду без конца Я, как и все, что в мире безначально.
«Страшит лишь то, чего еще не знаешь, Пугает то, чего не осязал.»
«Утратили блаженство мот и скряга, На вечную борьбу осуждены. Ты видишь сам, как преходящи блага, Которые Фортуною даны. Слепой со дня рождения Фортуной, Тщеславные — мы ими дорожим, Пожертвовать мы всем готовы им, А между тем все золото в подлунной Не облегчит ни на единый миг Страданья душ, которых здесь постиг Господень суд.» (в паху от страха зуд).
Любовь, забыть которую нет сил Тому из нас, кто истинно любил.
И кратко мне ответила она: — «Лишь одного всегда страшиться надо — Вредить другим. Я так сотворена, Что без вреда парю над бездной Ада».
Как жизнь бы нас ни била, мы выстоим.
Исчезла доблесть в человечьем стане,
как ты сказал, добра совсем нет в нем,
коварство давит мир в своем капкане.
как ты сказал, добра совсем нет в нем,
коварство давит мир в своем капкане.
Олицетворение идеала, нечто божественное, явившееся с неба, чтобы уделить земле луч райского блаженства, царица добродетели, облеченная в скромность, сияя красотой, шествует она среди похвал, будто ангел, сошедший на землю, чтобы явить миру зрелище своих совершенств. Ее присутствие дает блаженство, разливает отраду в сердцах. Кто ее не видал, не может понять всей сладости ее присутствия.
Лишь о любви все мысли говорят
И столь они во мне разнообразны,
Что, вот, одни отвергли все соблазны,
Другие пламенем ее горят.
И столь они во мне разнообразны,
Что, вот, одни отвергли все соблазны,
Другие пламенем ее горят.
О, мудрые, сил разума, вам данных, не пожалейте, в сущность проникая.
О девушке суди не по глазам,
А в сердце глянь поглубже — пусто там.
Нет, лучше юных опасаться дам,
За нею не гонись, неугомонный,
Зеленым цветом юности прельщенный.
А в сердце глянь поглубже — пусто там.
Нет, лучше юных опасаться дам,
За нею не гонись, неугомонный,
Зеленым цветом юности прельщенный.
Душа, украшенная даром Бога,
До смертного предела,
С тех пор как узы ощутила тела,
Таиться не вольна.
Она нежна, стыдлива и несмела
У юности порога,
Прекрасная, она взирает строго
Гармонии полна.
Созрев, она умеренна, сильна,
Полна любви и в нравах куртуазна,
Верна, как меч, висящий у бедра,
А в старости — щедра
Предвиденьем, и мудростию властна,
И, радуясь, согласна
О благе общем рассуждать бесстрастно.
Достигну дряхлости, она стремится
С Всевышним примириться.
До смертного предела,
С тех пор как узы ощутила тела,
Таиться не вольна.
Она нежна, стыдлива и несмела
У юности порога,
Прекрасная, она взирает строго
Гармонии полна.
Созрев, она умеренна, сильна,
Полна любви и в нравах куртуазна,
Верна, как меч, висящий у бедра,
А в старости — щедра
Предвиденьем, и мудростию властна,
И, радуясь, согласна
О благе общем рассуждать бесстрастно.
Достигну дряхлости, она стремится
С Всевышним примириться.
Резкий взмах
И ниспаденье тонкого крыла,
Когда душа взлетает, как стрела,
С другой душой теряясь в облаках.
И ниспаденье тонкого крыла,
Когда душа взлетает, как стрела,
С другой душой теряясь в облаках.
В мир выскользнув, душа летит любя,
как девочка, что плачет и смеется,
ребячась, с первым встречным жизнь губя.
как девочка, что плачет и смеется,
ребячась, с первым встречным жизнь губя.
Стоит повернуться к дьяволу спиной, и увидишь путь к Богу…
Любимой очи излучают свет
Настолько благородный, что пред ними
Предметы все становятся иными,
И описать нельзя такой предмет.
Настолько благородный, что пред ними
Предметы все становятся иными,
И описать нельзя такой предмет.
Каждый должен брать на свои плечи труд, соразмерный его силам, так как если тяжесть его окажется случайно чрезмерной, то он может поневоле упасть в грязь.
Сонет — монета, и на ней портрет
Души. На обороте же прочтите:
Он плата ли за гимн, что Жизнью спет,
Приданое в Любви роскошной свите,
Налог ли Смерти, собранный Хароном
У пристани, под чёрным небосклоном.
Души. На обороте же прочтите:
Он плата ли за гимн, что Жизнью спет,
Приданое в Любви роскошной свите,
Налог ли Смерти, собранный Хароном
У пристани, под чёрным небосклоном.
О вы, идущие любви путями,
Молю, взгляните сами,
На свете есть ли муки тяжелей?
Задумайтесь над этими словами —
Узнаю вместе с вами,
Где ключ во мне к обители скорбей.
Молю, взгляните сами,
На свете есть ли муки тяжелей?
Задумайтесь над этими словами —
Узнаю вместе с вами,
Где ключ во мне к обители скорбей.
Законы есть. Кто руку приложит?
Никто! Ваш пастырь, чинно выступая,
жевать горазд, хоть нет двойных копыт.
На своего вожатого взирая,
что может лишь по корму ударять,
стал жаден люд, другого не желая.
Причиной был, как можно увидать,
дурной начальник, мир преступным сделав,
вас не природа стала развращать.
Никто! Ваш пастырь, чинно выступая,
жевать горазд, хоть нет двойных копыт.
На своего вожатого взирая,
что может лишь по корму ударять,
стал жаден люд, другого не желая.
Причиной был, как можно увидать,
дурной начальник, мир преступным сделав,
вас не природа стала развращать.
Следуй своей дорогой, и пусть другие люди говорят что угодно.
Самый мудрый человек тот, кого больше всего раздражает потеря времени.
Нет большей муки, чем воспоминание в несчастье о счастливом времени.
Растративших в усладах состоянье И проливавших слез кровавых яд, Всех, кто отверг любовь и ликованье, Приемлет средний круг за ратью рать…
Слоистый мрак охотился за светом И в этой схватке вечно побеждал.
Но слава — как зеленая ботва: Её мгновенно пожирают слизни!
Фортуной мы привыкли называть,Успех, признанье, звонкую монетуОна дарить и отнимать вольна, Переходя от холода к привету, Любя то те, то эти племена, То возвышая, то круша бесстрастно. Фортуны власть, поверь мне, так сильна, Что ей перечить — глупо и опасно. Вот почему порой один народ В злой нищете страдает ежечасно, Другой же процветает и живёт В богатстве, напоён благими снами.Фортуна всех незримо стережёт, Как змей, что затаился под цветами. Наш бунт смешон ей, безразличен стыд. И, властвуя над нашими умами,Она провидит всё, ей всяк открыт. Что ей за дело, злы мы или рады, Богаты иль бедны?.. Она спешит Вперёд, даря то беды, то награды. Да, вот, мой друг, Фортуна какова. Не стоит доверяться ей. Не надо Бессмысленно растрачивать слова, То в гнев впадая, то в благоговенье.Фортуна под лучами божества, Ни слёз не замечая, ни презренья Парит среди созданий неземных, Что к нам явились в первый день Творенья, Блаженствует средь радостей иных, И катит шар свой…
Как зеркало, что облик отражает, Так отразить могу без лишних слов Твою тревогу.
Что ж, бедной утке под воду нырять Приходится, чтоб сокол не добрался. И сокол, покружив, спешит опять Под облака и промаха стыдится…
Любовь — души опасная подруга — В груди Паоло вспыхнула огнем. Пленился он блаженной негой юга, Которая жила во мне, но мук Немало я познала от супруга. На страсть Паоло, словно звук на звук, Я в тот же миг откликнулась любовью. Но подстерег влюбленных мой супруг, И все что светом было, стало кровью. Так чувство нас на гибель обрекло.
Страшнее зла, пожалуй, не назвать, Чем ложь, от всех скрываемая или Бесстыжая. Мы знаем, что вражда Всегда во лжи нуждается и силе. Кто ближних обирает без стыда, Напрасно молит у Небес прощенья. Обман — людской порок. И он всегда Карается Творцом без промедленья. И гнусный лжец, и бессердечный тать В Аду познают страшные мученья, Где не сойдет к ним Божья благодать.
В науке разбирающийся мало, Копировать учителя привык.Искусство – внук создателя, негоже Разъединять их.
Мы почитали жизнь свою бедой. В садах под голубыми небесами, Увы, нас не прельщала новизна. Наскучив миру, мы скучаем сами В болотной жиже, что, как ночь, темна.
Все золото и все богатство света Людей не избавляет от забот.
Как расстоянье может обмануть Порою, сын мой, даже взор провидца.
Переступив границу зрелых лет, Я в темный лес забрел и заблудился. И понял, что назад дороги нет…
В нашем деле Не тот порою верен, что открыт,Путь, а другой — извилистый, опасный.
Поверь, земной пришелец, хуже нет, Чем вспоминать о счастье в дни печали.
Мир скрыт для нас, коль весть к нам не домчится.
Земную жизнь пройдя до половины, Я очутился в сумрачном лесу, Утратив правый путь во тьме долины.
«На тяжкое изгнанье осуждённый, Узнаешь ты, озлоблен и уныл, Как горек хлеб, чужими поднесённый, Как путь тяжёл по лестницам чужим.»
«… ум в любой поре Тому не верит, что подверглось тленью».
Земную жизнь пройдя до половины, Я очутился в сумрачном лесу…
Кто понял все, тот слушал не напрасно.
«Когда пред ними праведник и вор, — Два голоса сливая воедино, Не произносят скорый приговор, Чтоб в дураках однажды не остаться, Поскольку нам известно с давних пор: Один способен пасть, другой – подняться».»
Наукой сказано твоей, Что, чем природа совершенней в сущем, Тем слаще нега в нем и боль больней.
Поверь — когда злых помыслов в нас нет, Нам ничего не следует бояться. Зло ближнему — вот где источник бед.
Не для того на свет мы рождены, Чтоб жалкое влачить существованье, Но до конца за истиной должны Стремиться мы к добру и свету знанья!
Забыли люди думать, и порок. Для них стал всякой доблести заменой. Есть грех ещё — он страшен и жесток — Он — смерть любви: зовут его изменой.
Но для того свободный разум дан, Чтоб отличить от истины обман.
Все в памяти смущенной умирает —
Я вижу вас в сиянии зари,
И в этот миг мне бог любви вещает:
«Беги отсель иль в пламени сгори!»
Я вижу вас в сиянии зари,
И в этот миг мне бог любви вещает:
«Беги отсель иль в пламени сгори!»
Проверка золота на чистоту —
Для ювелира незамысловата:
Огонь подскажет мастеру, что злато
Имеет эту цену или ту.
И я желаю, чтоб начистоту
Сказали всё про эту песнь собрата
Вы, кто премудр и судит непредвзято
И в ком достоинств славят высоту.
Для ювелира незамысловата:
Огонь подскажет мастеру, что злато
Имеет эту цену или ту.
И я желаю, чтоб начистоту
Сказали всё про эту песнь собрата
Вы, кто премудр и судит непредвзято
И в ком достоинств славят высоту.
Достойны вы сокровища любого —
Столь чисто голос ваш всегда звучал,
Но кто в проводники неверность взял,
Сокровища не сыщет никакого.
Столь чисто голос ваш всегда звучал,
Но кто в проводники неверность взял,
Сокровища не сыщет никакого.
Стихов любви во мне слабеет сила.
Их звуки забываю.
Оставлю стиль и сладостный и новый,
Которым о любви я говорил.
Их звуки забываю.
Оставлю стиль и сладостный и новый,
Которым о любви я говорил.
Я часто думал, скорбью утомленный,
Что мрачен я не по своей вине.
Себя жалел, пылая как в огне,
Твердил: «Так не страдал еще влюбленный!»
Что мрачен я не по своей вине.
Себя жалел, пылая как в огне,
Твердил: «Так не страдал еще влюбленный!»
Все больше донимает батогами
Вас бог любви? За непокорность месть!
Еще послушней будьте, чем вы есть, —
Вот мой совет, а там решайте сами.
Придет пора — он вспомнит о бальзаме,
Не даст мученьям душу вам разъесть:
Весомее раз в пять, когда не в шесть,
Добро любви, чем зло.
Вас бог любви? За непокорность месть!
Еще послушней будьте, чем вы есть, —
Вот мой совет, а там решайте сами.
Придет пора — он вспомнит о бальзаме,
Не даст мученьям душу вам разъесть:
Весомее раз в пять, когда не в шесть,
Добро любви, чем зло.
Поставленный между двумя блюдами, одинаково удаленными и одинаково влекущими, человек скорее умрет, чем, обладая абсолютной свободой, возьмет в рот одно из них.
Чем ближе к совершенству каждый станет, Тем ярче в нем добро и злее зло.
Оставь его, с ним говорить напрасно: Как для него невнятна речь людей, Так и его наречье всем неясн.
Боязнь людей отводит каждый день От честных подвигов, как призрак ложный Страшит коня, когда ложится тень.
Так и мой дух, бегущий и смятенный, Вспять обернулся, озирая путь, Всех уводящий к смерти предреченной.
Не изменяет память лишь тому, Кто чутко слушал всех, кого он встретил.
Кто может покидая мир в слезах, Уверен быть, что вечный образ лепит, Что в памяти на много лет вперед Останутся тоска его и трепет?
О слава! Ароматна Ты, но и преходяща, как цветок!
Среди худой рябины не пристало Смоковнице растить свой нежный вид.
Едва ли человек достигнет цели, Когда в нем постоянно мысль одна Сменяет мысль другую, и на деле Они ослабят ум его тогда, Поскольку утвердиться не успели…
Несдержанность — меньшее из зол пред Богом, И он не так карает за него.
Ад — пустота, унылая могила. Должны живые мертвым помогать.
И худшая вина была б, наверно, Искуплена раскаяньем таким. Все люди слабы… Или лицемерны… Оставь же распри злобные двоим, Что мучают друг друга в бездне Ада, И никогда не приближайся к ним. Тогда сумеешь избежать распада.
Ты слабости не должен поддаваться: Для подвига нетрудных нет дорог. Тебе же, коль ведешь себя, как цаца, Пристало б тело греть в подушках, На шелковых простынках просыпаться. Без трудностей и славы нет в веках, Проспишь свой час — и вот пропал бесследно, Как пена волн, как ветер в облаках. Бездействие бессмысленно и вредно.
Трудно ль угадать, Что если разум в грешнике проснулся, То он и с бесом может совладать.
О гнев безумный, о корысть слепая, Вы мучите наш краткий век земной. И в вечности томите, истязая!
О Божья мощь, сколь праведный ты мститель, Когда вот так сражаешь, не щадя!
Пусть даже чист состав её природный, Но если я и чистый воск возьму, То отпечаток может быть негодный.
Так завистью пылала кровь моя, Что если было хорошо другому, Так видел бы как зеленею я. И вот семян своих я жну солому.
Всегда огонь благой любви зажжёт другую, блеснув хоть в виде робкого следа.
Так что ж такое слава? Дуновенье Изменчивого ветра, что, с высот Спускаясь к нам, меняет направленье, Толкая то вперед нас, то назад! Так что такое слава? Проявленье Минутного восторга, вздох, азарт Ребенка, старика предсмертный лепет…
Кто медлит, обрести не может знанье.
Мы истину, похожую на ложь, Должны хранить сомкнутыми устами, Иначе срам безвинно наживешь.
Едва ли человек достигнет цели, Когда в нем постоянно мысль одна Сменяет мысль другую, и на деле Они осслабят ум его тогда, Поскольку утвердиться не успели…
Прислушайся к их стону под водой: «Мы светлый день бездумно омрачали Души своей преступной чернотой И нынче здесь терзаемся в печали».
…когда желанье справедливо, То надо молча следовать ему.
Хвала душе и благо той утробе, Которая тебя произвела На Божий свет! Душа твоя светла, А эта тень, в которой дух гордыни Свирепствует, дух ярости и зла, Терзается их муками доныне.
Творец миров, в Своей премудрой цели Создавши сонм бесчисленных светил, Меж ними свет равно распределил, А благами земными управленье Могущественной силе Он вручил. И, несмотря на наши ухищренья, Сокровища и блеск своих щедрот, Она то тем, то этим раздает, Из одного в другое поколенье. Фортуною зовет ее народ, Пред ней земное знание — ничтожно, Она царит и правит непреложно, Подвластно все той силе роковой, Таящейся, как змеи меж травой. Не уследить Фортуны перемену, И новому новейшее на смену Несет она. Богиня такова, Которую порой хулят свирепо. И те, кого она дарила слепо, Но ей ничто — проклятия слова.
Наставник мой взглянул на осужденных И молвил так: — «Не встать ему до дня, Пока труба Архангела не грянет, А с нею зла Гонитель не восстанет. В могильный прах вернутся все тогда, И там, приняв свой вид первоначальный, Все будут ждать последнего суда».
Меч Господа разит ни рано и ни поздно, И независимо нисколько от того: Боимся мы иль ждем падения его.
Как взору — глубь морей, струящихся волнами, Так правосудия Господня глубина Неведома уму.
Земное зрение — лишь луч, единый света, Все озарившего. Не дозволяет это Ему увидеть свет божественный таким, Каким действительно блистает он пред нами.
И так же, как всегда, идет одно тепло Из многих угольев, так здесь для выраженья Любви совместной душ, орла изображенье Единым языком вещало с высоты.
Но так как — тем сильней сиянье красоты, Чем большей в небе мы достигли высоты — К Жене святой не мог я взором обратиться, И сам виню себя, затем чтоб извиниться.
Мятежников отвага не нова, Случилось так пред первыми вратами У входа в Ад, где грозные слова Написаны зловещими чертами. Там демонов отчаянный отпор Был побежден могучими врагами, И с адских врат навеки пал затвор.
Я понимал их жалобы с трудом — Они из тьмы, как кваканье, звучали.
Род христиан, гордынею смущенный, Ты думаешь, что люди велики? О нет! С пути прямого совращенный, Ты позабыл, что все мы — червяки, Которые родятся, умирая, Чтоб превратиться, злобе вопреки, В тех бабочек Божественного Рая, Которым суждено в лазурь вспорхнуть.
Я не был мертв, и жив я не был тоже, А рассудить ты можешь и один, Ни тем, ни этим быть — с чем это схоже.
Не бойся тьмы, хоть и страшна на вид.
Любовь, любить велящая любимым, Меня к нему так властно привела.
Я увидал, едва глаза возвёл, Что свет планеты, всюду путеводной, Уже на плечи горные сошёл. Тогда вздохнула более свободной И долгий страх превозмогла душа, Измученная ночью безысходной.
На жизнь земную не имеет права Тот, в ком творят лихое заодно Ум, злость и сила.
Не все то лживо, что невероятно.
Мой сын, вся тварь, как и творец верховный, — Так начал он, — ты это должен знать, Полна любви, природной иль духовной. Природная не может погрешать, Вторая может целью ошибиться, Не в меру скудной иль чрезмерной стать. Пока она к высокому стремится, А в низком за предел не перешла, Дурным усладам нет причин родиться, Но где она идет стезею зла Иль блага жаждет слишком или мало, Там тварь завет творца не соблюла. Отсюда ясно, что любовь — начало Как всякого похвального плода, Так и всего, за что карать пристало.
Ужель настолько, чтоб смотреть назад, — Сказал мой вождь,-они твой дух волнуют? Не всё ль равно, что люди говорят? Иди за мной, и пусть себе толкуют! Как башня стой, которая вовек Не дрогнет, сколько ветры ни бушуют!
Тот страждет высшей мукой, Кто радостные помнит времена В несчастии.
Но знай: кто соревнуется с чертями В лукавстве, — доведет себя до слез!
Их нежит небо, Или травит ад?
Бояться должно лишь того, в чем вред Для ближнего таится сокровенный, Иного, что страшило бы, и нет.
Иной надеется подняться вдвое, Поправ соседа, — этот должен пасть, И лишь тогда он будет жить в покое, Иной боится славу, милость, власть Утратить, если ближний вознесётся, И неприязнь томит его, как страсть, Иной же от обиды так зажжётся, Что голоден, пока не отомстит, И мыслями к чужой невзгоде рвётся.
Так мощно дрогнул пасмурный провал, Что я подумал — мир любовь объяла, Которая, как некто полагал, Его и прежде в хаос обращала.
Нельзя, чтоб страх повелевал уму, Иначе мы отходим от свершений.
Не оправданье, когда другой добро за нас творит.
Бездействие бессмысленно и вредно. Встань, человек, усталость отведи И, с мужеством, которое победно Влечет к борьбе, вослед за мной иди, Покуда не иссякла сила в теле, Туда, где ждёт награда впереди.
Есть сила та, что разумом зовётся. И взвесить вы способны на весахДобро и зло.
А нынче пастыри так все отяжелели, Что требуют себе поддержки там и тут И даже на коня садятся еле-еле. Их кони пышною покрыты пеленой, И ходят два скота под шкурою одной.
Тот мечется, в ком сила не тверда, И потому ей плоть не подконтрольна.
Когда бы память выдернуть, как жало!.. Поверь, земной пришелец, хуже нет, Чем вспоминать о счастье в дни печали.
Чей прах лежит в полях Иосафата. Вот Эпикур, прославивший разврат, Учения которого гласят, Что с телом дух погибнет без возврата.
По лицам их струилась кровь ручьями И, с жгучими смешавшися слезами, Немедля пожираема была Кишащими у самых ног червями. (вы приходите лучше к нам с детями).
Здесь нужно, чтоб душа была тверда, Здесь страх не должен подавать совета.
Куда бы мой ни устремлялся взгляд — Страдания, страдальцев длинный ряд Являлися повсюду предо мною. Я был в кругу, где вечный дождь и град Шумят во тьме и кроют пеленою Долину всю, распространяя смрад.
Наедине оставшися, рассказ Читали мы о страсти Ланчелота. Мы взорами встречалися, не раз, Краснели мы порой во время чтенья, Но лишь одно короткое мгновенье Решило все. Прочтя, как Ланчелот Коснулся уст возлюбленной, — и тот, С кем более не разлучусь в печали, Прильнул к моим трепещущим устам. И в этот день мы больше не читали…
Судья Минос со скрежетом зубовным Внимает там признаниям греховным, И сколько раз он обовьется вкруг Своим хвостом — на столько же ступеней Спускается виновный ниже в ад.
И вот, семью стенами обнесенный, Величественный замок нам предстал. Вокруг него, прозрачный, как кристалл, Вился ручей, друзьями окруженный, Пройдя его и семеро ворот, Я с радостью вступил на луг зеленый.
Рыдания, исполненные муки И ярости, речей безумных звуки И всплески рук, тяжелый топот ног — Сливалось все, крутилось, как песок, Вздымаемый порывом вихря диким.
«Кто б ни были входящие сюда, Оставьте здесь надежду навсегда!» Написаны над адскими вратами Зловещими и черными чертами — Виднелися те грозные слова.
Опасности и скорби роковые, Которые я испытал не раз, — Да передаст правдивый мой рассказ. (клянусь я всеми вами много раз).
Мы шли вперед, и молвил я: — Тогда Умножится или уменьшится мука? — И она сказал: — Ответ дает наука: (пошел ты нафиг, сука) Чем совершенней наше существо, Тем более доступно для блаженства И горестей. Далек от совершенства Их жалкий род, но жаждет он его И в помыслах своих стремится к благу. (и «благу» тут же переделал в «брагу»).
И, несмотря на наши ухищренья, Сокровища и блеск своих щедрот, Она то тем, то этим раздает, Из одного в другое поколенье. Фортуною зовет ее народ, Пред ней земное знание — ничтожно, Она царит и правит непреложно, Подвластно всей той силе роковой, Таящейся, как змеи меж травой.
И молвил дух: — «Не так ли , день от дня, Мы подвигов, из трусости и лени, Стараемся, где можно, избежать? Не так ли зверь своей страшится тени?
Веди меня от этих зол и бед В печальный край, описанный тобою, И грешных скорбь я вижу пред собою, — Оттуда же – к вратам Петра святым! И он пошел, и я – вослед за ним.
«..в гордыне неугасной — Твоя наитягчайшая беда: Ты сам себя, в неистовстве великом, Казнишь жесточе всякого суда».
Какова цель твоей любви, если не можешь выдержать присутствия твоей дамы?
Утрачена бесповоротно ими Надежда смерть вторичную найти, И худшее им легче бы снести. Их след исчез подобно волнам дыма, Отвергнуты они неумолимо И милостью Господней, и судом, Караемы презреньем и стыдом. Взгляни на них и позабудь их! Мимо!
Так говорил Вергилий. Как цветы, Поникшие в ночи от дуновенья Холодного, но в блеске красоты Ожившие при солнечном сиянье, Так и во мне воскресли упованья.
Спаси того, кто, убоясь преград, В пустыне ждет, охваченный испугом, И в ужасе готов бежать назад. Он был моим, но не Фортуны другом. Мне ведомо, что сбился он с пути. Не поздно ли теперь его спасти?
Здесь жив к добру тот, в ком оно мертво.
Не для того на свете мы живём, Чтоб смерть застала нас в блаженной лени!
Разумно слышит тот, кто примечает.
Цель от себя отводит человек, Сменяя мысли каждое мгновенье.
Здесь нужно, чтоб душа была тверда. Здесь страх не должен подавать совета.
Обман, который всем сердцам знаком, Приносит вред и тем, кто доверяет, И тем, кто не доверился ни в чём.
Поверь — когда в нас подлых мыслей нет, Нам ничего не следует бояться.Зло ближнему — вот где источник бед, Оно и сбросит в пропасть, может статься.
Узнать тебе пора, Что при подъёме кажется сначала Всегда крутою всякая гора.
Гордыня, алчность, зависть — Вот в сердцах три жгучих искры, что во век не дремлют.
А если стал порочен целый свет, То был тому единственной причиной Сам человек: лишь он – источник бед, Своих скорбей создатель он единый.
Забудь надежду, всяк сюда входящий…
О, гений мой, святое вдохновенье, Взываю к вам из глубины души, О, память, все, что знаешь, опиши!
Склонялся день к закату. Отдохнуть Готовились все существа живые, Лишь я один сбирался в трудный путь. Опасности и скорби роковые, Которые я испытал не раз, — Да передаст правдивый мой рассказ.
Последуй же, поэт, За мною ты, я — твой путеводитель, И вечности увидишь ты обитель, Услышишь в той ужасной стороне Стон грешных душ, мятущихся в огне, Вторую смерть в отчаянье зовущих.
Луч солнечный забрезжил на вершине, И легче стало сердцу моему. Утихнул страх — взволнованное море Души моей смущавший в эту ночь, Которую провел я в тяжком горе.
И смертный час для них недостижим, И эта жизнь настолько нестерпима, Что все другое было б легче им. Их память на земле невоскресима, От них и суд, и милость отошли. Они не стоят слов: взгляни — и мимо!
В извращенном государственном строе хороший человек есть плохой гражданин…
Тут перед памятью склоняется мой гений: В сиянье на Кресте увидел я Христа! Для описания я не найду сравнений, Но тот меня простит, кто по стопам Христа, Неся свой крест, идет, не убоясь гонений: В сиянии и сам увидит он Христа.
Кто с верою в груди Заветам пастыря последовал покорно, Тот брал в ладью к себе хороший груз бесспорно. Когда же, соблазнясь, порой во все концы За пищею новой бежит послушно стадо — У возвратившейся с чужих лугов овцы Нет больше молока и пусты все сосцы. Не многим из овец милее их ограда, И жмутся к пастырю в опасности они. Но так немного их осталось в наши дни, Что на одежду им сукна немного надо.
Когда свидетельство Всевышнего не ложно — Мудрейшего найти меж смертных невозможно.
Царица мать, ослеплена тоскою, И ярости не в силах превозмочь, Зачем себя, боясь утратить дочь, Ты погубила собственной рукою?
«Остановись, тосканский гражданин! В речах своих ты скромен и прекрасен. Ты родины благословенный сын, Которой я был некогда опасен!»
Лишь о любви все мысли говорят, И столь они во мне разнообразны, Что, вот, одни отвергли все соблазны, Другие пламенем ее горят. Окрылены надеждою, парят, В слезах исходят, горестны и праздны, Дрожащие, они в одном согласны — О милости испуганно твердят. Что выбрать мне? Как выйти из пустыни? Хочу сказать — не знаю, что сказать. Блуждает разум, не находит слова, Но, чтобы мысли стали стройны снова, Защиту должен я, смирясь, искать У Милосердия, моей врагини.
Земную жизнь пройдя до половины,*Я очутился в сумрачном лесу,Утратив правый путь во тьме долины.
О пестуя восторги и печали, Всем существом мы предаемся им И в это время сознаем едва ли, Что есть иные чувства, не хотим Другому предаваться в те мгновенья. И не владемм помыслом своим… И это разбивает заблуждение, Что в нас душа мерцает не одна, Когда на страже слух наш или зренье.
Сказал я: — Если мир без чуда обращен, То это самое есть чудо, и такое, Что с ним не выдержит сравнение другое.
Я знаю, веры есть святой определенье У брата твоего, с которым вместе Рим Ты призывал к добру учением своим: «Того, что все мы ждем, она осуществленье, Она — уверенность в невидимом для нас». Он молвил: — «Истину поведал ты сейчас»
Мир болен слепотой…
Читатель мой, когда среди высот Альпийских был туманом ты захвачен И сквозь него глядел ты, словно крот, Сквозь пленку глаз, но вскоре густ и мрачен Рассеялся туман и бледный луч Вдруг проглянул украдкой из-за туч, Когда тебе случалось видеть это — Пойми, каким я чувством был объят, Увидев вновь сияющий закат.
И, вспомнивши о книге бытия, Поймешь и ты, как понимаю я, Что наша жизнь — природа и искусство. Мздаимцу же возвышенное чувство Неведомо, и путь его — другой, Враждует он с природою самой, И цель его во всем была иною. Теперь иди, не мешкая, за мною.
По милости твоей, себе хваленья Снискал и я в искусстве песнопенья.
Теперь ты леность должен отмести, Сказал учитель. — Лежа под периной Да сидя в мягком, славы не найти. Кто без нее готов быть взят кончиной, Такой же в мире оставляет след, Как в ветре дым и пена над пучиной. Встань! Победи томленье, нет побед, Запретных духу, если он не вянет, Как эта плоть, которой он одет!
Следуй своей дорогой, и пусть люди говорят, что угодно.
Откинь боязнь и не боись напрасно.
Оставь надежду всяк сюда входящий.
Что нынче в моде, завтра же растает. Не шума жаждет дар, а тишины.
«Суровый Дант» — так назвал творца «Божественной Комедии» Пушкин.
Когда в нас подлых мыслей нет, нам ничего не следует бояться.
Блаженны те стократ, Что, будучи умерены в желаньях, Пресытить пищей чрево не спешат. Воистину дух светел в тех созданьях.
Стремиться должен ум, что истину открыл, — Для доказательства служащую основой. И в этой истине я убедился новой. Благодаря тому, кто миру уяснил, Посредством доводов правдивых и конечных, Что первая — любовь среди субстанций вечных.
Когда бы без изъятья Все люди на земле научные понятья Так правильно, как ты, усвоили — тогда Не оставалось бы софизмов и следа.
Все то, что осветил Господь на небесах, — сказал я, — слишком мало Понятно для людей в юдоли их земной, И существует там лишь верою одной.
Как допустить возможность исхуданья У призраков, не знающих питанья?
Все к счастию душой стремятся жадно, И их число чем более громадно, Тем меньше доля каждого из них, И зависть их терзает беспощадно.
Без трудностей и славы нет в веках, Проспишь свой час — и вот пропал бесследно, Как пена волн, как ветер в облаках. Бездействие бессмысленно и вредно.
Отсюда ясно, что любовь — начало Как всякого похвального плода, Так и всего, за что карать пристало.
Разумно слышит тот, кто примечает.
Неужто, — мне сказал тогда поэт, — Тебя назад вернёт непониманье В глазах того, кому ты застишь свет? Иди вперёд, не обращай вниманья, Как башня, для которой не страшна Гроза в ночи, коль ветра завыванье Всегда готова вынести она. Едва ли человек достигнет цели, Когда в нём постоянно мысль одна Сменяет мысль другую, и на деле Они ослабят ум его тогда, Поскольку утвердиться не успели…
Лишь одного бояться надо — вредить другим.
Чем ближе к совершенству каждый станет, Тем ярче в нем добро и злее зло. Хоть этих жалких грешников не тянет К добру и совершенству, — не могло Родиться в них подобное стремленье, — Но осеняет всякое чело Надежда на пощаду и прощенье В день неизбежный Страшного Суда.
Чем больше заблуждений у людей, Тем память их короче.
Не все то лживо, что невероятно.
Коль тех мы судим столько лет подряд, Кто любит нас Какую кару тем, кто зло творит, Избрать нам предстоит на этом свете?
На жизнь земную не имеют права Тот, в ком творят лихое заодно Ум, злость и сила. Людям не по нраву Такие существа. И не дано От них защиты: вечно опасаться Подрбных чудищ людям суждено.
Как слепотой объяты в мире вы! Ответственность за каждое деяние На небеса хотите вы сложить. Но для чего тогда должна служить Свобода воли? Как же воздаянья Достойное могли б вы получить За добрые дела и за дурные? Отчасти лишь все действия земные Зависимы от неба, свет его Ниспослан вам на землю для того, Чтоб доброе от злого отличали. Свобода воли также вам дана, И если к ней прибегнете вначале — Все победит влияния она. Не связаны ничем в своей свободе, Подчинены лишь лучшей вы природе И высшей силе, ими создана Та воля в вас, что небу не подвластна, И небеса вините вы напрасно, Когда с пути прямого мир сошёл — В самих себе таите корень зол.
Мы, чуя просьбу и нужду другого, Уже готовим, злобствуя, отказ.
Но честным быть здесь было бы нечестным. И я ушел. О, развращенный род Из Генуи! Зачем судом небесным Не изгнаны из мира вы навек? Развратнейший в Романье человек Мне встретился с другим злодеем рядом, Чей грешный дух давно уж принят Адом, А плоть его как будто бы живет.
Когда б владел я рифмою железной — Все ужасы я описать бы мог, Витавшие над этой адской бездной, Полнее бы излил я мысли сок. Но стих мой слаб, и тот достоин срама, Кто думал бы прославить Божий мир, Когда язык лепечет: «Папа! Мама!» О Музы! пусть же звуки ваших лир Помогут мне.
Читатель мой, когда бы повесть эту Ты басней счел — не удивлюсь тому, Едва себе я верю самому!
Но Геркулес ударов целой сотней Свалил его однажды на пути, И умер он от первых десяти.
Творящее начало, пребывая Врозь с веществом в пределах вещества, Полно особой силы, каковая В бездействии незрима, хоть жива, А зрима лишь посредством проявленья, Так жизнь растенья выдает листва.
Вы созданы не для животной доли, Но к доблести и к знанью рождены.
Все до того рассудком стали слабы, Что люди верят всякому вранью, И на любой посул толпа пришла бы.
Забудь надежду, всяк сюда входящий…
В неправде, вредоносной для других, Цель всякой злобы, небу неугодной, Обман и сила — вот орудья злых.
«Когда правдиво речь твоя звучала, Ты дал смутиться духу своему, — Возвышенная тень мне отвечала. — Нельзя, чтоб страх повелевал уму, Иначе мы отходим от свершений, Как зверь, когда мерещится ему.
И такого рода правильные государственные устройства имеют целью свободу, т.е. имеют целью, чтобы люди существовали ради самих себя. Ведь не граждане существуют ради консулов и не народ ради царя, а наоборот, консулы ради граждан и царь ради народа.
Зло ближнему — вот где источник бед.
Тот мечется, в ком сила не тверда.
Все смутно жаждут блага, сознавая, Что мир души лишь в нем осуществим, И все к нему стремятся, уповая. Но если вас влечет к общенью с ним Лишь вялая любовь, то покаянных Казнит вот этот круг, где мы стоим.
Чтоб грешный дух не пребывал в изгнанье, Есть два пути: у Господа просить, Чтоб заменил Свой гнев на состраданье, Иль грех поступком добрым искупить, Ступив на путь любви и покаянья, Чтоб милость Саваофа заслужить. Но смертного влечет непослушанье, И он подчас охотней согрешит, Чем совершит поекрасное деянье.
Все то что раньше было наважденьем, Мой ум теперь способен разгадать: Тот поперечник вечного движенья (Что назван был одною из наук Экватором), не зная измененья, Лежит меж тьмой и солнцем и на юг, Как мнили иудеи, не ведет он Но к северу идет отсюда…
Когда б могли, не ведая сомненья, Вы все непостижимое понять, Тогда бы для людского искупленья Спасителя не стоило рождать, Я думаю, Марии Благодатной… О вечные безумцы! Все познать Они стремились в жажде непонятной. Но тайна ускользнувшая — опять К ним возвращалась пыткой неоплатной. Таков был Аристотель и Платон.
Людей природа строгая творит, Но год за годом вечное молчанье О тайне их создания хранит… Безумен тот, кто думает, что знаньем Проникнуть может в тайны Божества, Осилить скудным разумом сиянье Единого в трех лицах естества.
Пойдем ка за утес…, Но знай: кто соревнуется с чертями- В лукавстве,- доведет себя до слез!
Философа забыл ты наставленье, Который так грехи подразделял: Несдержанность, и злобы проявленье, И скотство.
Все то, чем Небо может возгордиться, Когда сверкают звезды в час ночной, В тебе одной смогло соединиться…
Ценой трудов и тяжкого усилья Достигли мы заката. Посвятим Остаток дней мы подвигу и следом Плывем туда за солнцем золотым, В чудесный мир, что никому неведом. Не для того на свет мы рождены, Чтоб жалкое влачить существованье, Но до конца за истиной должны Стремиться мы к добру и свету знанья.
Где все они, я их увидеть рад, Мне сердце жжет узнать судьбу славнейших: Их нежит небо или травит Ад?
Сребро и злато — ныне бог для вас, И даже те, кто молится кумиру, Чтят одного, вы чтите сто зараз.
Гордыня, зависть, алчность – вот в сердцах Три жгучих искры, что вовек не дремлют.
А если стал порочен целый свет, То был тому единственной причиной Сам человек: — лишь он источник бед, Своих скорбей создатель он единый.
Нельзя, чтоб страх повелевал уму, Иначе мы отходим от свершений, Как зверь, когда мерещится ему.
Тот страждет высшей мукой, кто радостные помнит времена в несчастии.
Увы, какая сдержанность нужна Близ тех, кто судит не одни деянья, Но видит самый разум наш до дна!
Лишь одного всегда страшиться надо Вредить другим. Я так сотворена, Что без вреда парю над бездной Ада. Я не боюсь кромешного огня.
Сомнение доставляет мне не меньшее наслаждение, чем знание.
Ликуй, ликуй, Флоренция! Везде Могущество твое неотразимо, Ты царствуешь на суше и воде, И даже Ад готов неутомимо О флорентийских гражданах кричать…
Теперь земная жизнь для нас — могила, Где царствует одна глухая ночь. На мир земной взирая, как ни странно, Мы слепоты не можем превозмочь.
Кто медлит, обрести не может знанье.
Еще в флорентийский период Данте прилежно изучал схоластическую философию. Мысль его, естественно, попала в плен тех уродливых мистических измышлений, которыми переполнены писания Фомы Аквинского, наиболее реакционного и тлетворного из всех богословских «авторитетов» эпохи
Едва ли человек достигнет цели, когда в нем постоянно мысль одна Сменяет мысль другую, и на деле они ослабят ум его тогда, поскольку утвердиться не успели…
Но в церкви, говорят, почёт святым, а в кабачке – кутилам.
Мы по одежде признаём, что ты пришёл из города порока.
Разумно слышит тот, кто примечает.
Бояться должно лишь того, в чём вред Для ближнего таится сокровенный, Иного, что страшило бы, и нет.
Душа людская святости не ищет И не к верхушке устремляет взгляд, А, как свинья, под самым дубом рыщет, У тех корней, где желуди лежат.
Иди на поиски за правдой осторожно, И на ногах твоих да будут, как свинец, В пути слова мои: тот из глупцов глупец, Кто без различия малейшего бесспорно Все отрицать готов иль утверждать упорно
Но у природы есть особый недостаток, Она ослабленный дает нам отпечаток, Художник, пишущий картины мастерски, Подвержен иногда дрожанию руки.
Плененные того растенья лепестками, Там пастыри овец становятся волками. Взамен писанию церковный лишь декрет Там изучается в усердии немалом — И папою самим, и каждым кардиналом.
Так и сердца, когда огнем в крови Зажжется в нем желание любви, Утолены бывают обладаньем. Ошибочным поддавшись толкованьям, Сколь многие распространяют ложь, Что всякая любовь всегда похвальна! Ошибку их отныне ты поймешь. По существу чиста первоначально В сердцах любовь, но если воск хорош, То слепок все ж порою неудачен.
Но он сказал: — «Искуплены стыдом Не столь большим и худшие деянья, Утешься же, но помни об одном: Слух осквернять столь недостойной бранью Равняется нечистому желанью!»
По двум причинам люди не способны принять решение. Либо их желания слишком велики. либо им просто не хватает ума.
Всегда далек от цели человек, В чьей голове идет на смену Другая мысль, утрачивая цену.
Сколь многие, которые там правят, Как свиньи, влезут в этот мутный сток И по себе ужасный срам оставят!
Теперь ты леность должен отмести, — Сказал учитель. – Лежа под периной Да сидя в мягком, славы не найти.
Ленивых надобно будить, а сами Они не расшевелятся никак.
Ноги мои находились в той части жизни, за пределами которой нельзя идти дальше с надеждою возвратиться.
Гордыня, зависть, алчность — вот в сердцах Три жгучих искры, что вовек не дремлют.
Переступив границу зрелых лет, Я в темный лес забрел и заблудился. И понял, что назад дороги нет…
Не все то лживо, что невероятно.
Твоя наитягчайшая беда: Ты сам себя, в неистовстве великом Казнишь жесточе всякого суда.
Ты слабости не должен поддаваться: Для подвига нетрудных нет дорог.
Их память на земле невоскресима, От них и суд, и милость отошли. Они не стоят слов: взгляни – и мимо!
Люди от грехов защищены их совестью, покуда ей внимают.
О люди, люди! Для чего вам знанья, коль в жизни начинаете любить лишь то вы, что достойно порицанья?
О, милый брат,увы! Как слепотой объяты в мире вы! Ответственность за каждое деянье На небеса хотите вы сложить.
Не те ли всех тяжеле виноваты, Кто ропщет, если судит божество?
Здесь жив к добру тот, в ком оно мертво.
Что я подумал — мир любовь объяла, Которая, как некто полагал, Его и прежде в хаос обращала.
Та власть, что ярким светом Способна душу одарить сполна, Лишь вера и дает им вероятно, Надежду, и основой духа став, Путь истины указывает внятно. И все иные знания поправ, Мы придаем ей довода значенье.
Не столь страшит отсутствие покоя В душе монахов, сколь прискорбный плод, Что будит в них ничтожество мирское. Все то, что церковь под себя гребет, Принадлежать должно убогим, нищим. А не родне удваивать доход.
Ты не можешь разом Проникнуть в то, что волен наблюдать. И не единый в вашем мире разум Тебе урок не может преподать. Предел назначен вам, и не дерзает Земная мысль его переступать.
Кто жертвою становится насилья, Поскольку не научен возражать, Того рассудок может без усилья За слабость и уступку обвинять… Когда сильны у вашей воли крылья, Ее нельзя насилием сломить.
И мысль, одним стремлением полна, Не замечает времени потока. Одна из сил всегда следить должна За ним. Другая понружает око Вовнутрь души. И первая летать Вольна, вторая ж — связана до срока. Могу я вольной первую назвать. Зато вторая, не смутясь нимало, Себе умеет душу подчинить.
Поверь — когда в нас подлых мыслей нет, Нам ничего не следует бояться. Зло ближнему — вот где источник бед, Оно и сбросит в пропасть, может статься. Покуда Небо силы мне дает, Дурного я могу не опасаться, И адский жар ступней моих не жжет.
Не все ль равно, что люди говорят? Иди за мной, и пусть себе толкуют! Как башня стой, которая вовек Не дрогнет, сколько ветры ни бушуют! Цель от себя отводит человек, Сменяя мысли каждое мгновенье: Дав ход одной, другую он пресек.
Великий двигатель источником движенья Является для сфер, вращаясь без конца, Не так ли молота его произведенья Зависят от одной лишь воли кузнеца?
Когда водой забвения не смыты Воспоминанья — кайся же в вине!
Всегда для большинства Не истина, а шум всего дороже.
Не более дивится житель гор, Явившийся на площадь городскую, Где чуждо все и поражает взор, Чем призраки, услышав речь такую.
Вот Эпикур, прославивший разврат Учения которого гласят, Что с телом дух погибнет без возврата.
Создатель сам и все его созданья Существовать не могут без любви, Но у нее законы есть свои: Врожденною бывает иль случайной У нас любовь, лишь первая всегда Преступного влечения чужда, Вторая же порой питает тайно Греховные желания. Когда Стремится к целям высшим и священным У нас любовь, к вещам второстепенным Привязана отчасти лишь, она Чужда греху, но — к злу обращена Иль рвением исполнена излишним В стремлении к добру — грешит равно Подобная любовь перед Всевышним. Итак, она — зародыш и зерно Всех добрых дел, и всех дурных — начало. Но так как нет на свете существа, Которое бы в сердце ощущало Вражду к себе иль злобой отвечало На милости и благость Божества, То, значит, зло, которое мы любим, — Несчастье тех, кого мы в злобе губим.
Так говоря, сложил свои персты, Показывая фигу, плут презренный, И стал хулить суд Господа священный. При первом же шипенье клеветы Сдавил ему один из змеев шею (Я с этих пор питаю дружбу к змею).
Не сожалей о трудностях дорог, Которые ведут к бессмертной славе! Кто нежится — тот ждать ее не в праве. Слабей, чем рябь на зеркале воды, (где водка, баня и туды-сюды) Чем легкий дым, растаявший в эфире, Он за собой следы оставит в мире. Дух закали на новые труды, Пускай над ним не торжествует тело!
И я вскричал с увлаженным челом: — Учитель, нас укрой без замедленья! Я чувствую нечистых приближенье. — Он отвечал: — «Когда б я был стеклом, То не быстрей наверно отразился Поверхностью моею этот лик, Чем я во внутрь души твоей проник И к нам двоим с советом обратился.
Видал я рать, чинившую разбой В окрестностях Ареццо, но доселе Ни с корабля, в виду опасной мели, Ни при осаде вражьих крепостей, Я не слыхал подобного сигнала, Какой теперь услышал у чертей.
Честнее всех. Бегу я без оглядки За прочими, там процветают взятки, И ловкие мошенники всегда Из «Нет» для вас готовы сделать «Да»!
Но молвил вождь: — «К безумцам осужденным Ужель готов принадлежать и ты, Божественной не видя правоты? Питающий к преступным состраданье, Подобно им — творит одно лишь зло. Здесь мертвая любовь существованье Свое влачит.
И заключил учитель: — «В яме грязной Ты видишь лик рабыни безобразной, Которая то вскочит, то на миг Присядет вновь: бессовестной гетеры Таисы тень во лжи не знавшей меры. Обманывая их, она своим Возлюбленным нередко говорила: — «В тебе одном мне все бывает мило!»
Казнятся все в клыкастой этой пасти — Кто изменил внушенной им же страсти
Порой смыкать приходится уста И говорить нам правду неудобно, Когда она столь неправдоподобна, Но пусть меня унизит клевета, Клянусь моей комедией стихами — Я умолчать не в силах перед вами!
Тут на меня наставник поглядел И произнес приветливо и ясно: — «Кто понял все, тот слушал не напрасно».
Поверь — когда злых помыслов в нас нет, Нам ничего не следует бояться. Зло ближнему — вот где источник бед, И только зла нам нужно всем пугаться.
А я свой дом избрал себе могилой.
Поверь — когда в нас подлых мыслей нет, Нам ничего не следует бояться. Зло ближнему — вот где источник бед, Оно и сбросит в пропасть, может статься.
Известности не может тот дождаться, Кто нежиться привык в пуховиках И на постели шёлком прикрываться. Без трудностей нет славы и в веках, Без подвигов исчезнешь ты бесследно, Как пена волн, как ветер в небесах. Бездействие для человека вредно.
Вам Богом стали злато и сребро. Неверных лучше ль вы? По крайней мере Их Бог один, у вас их ныне сто.
…Не бойся, нашего пути Отнять нельзя, таков его нам давший.
«Смотри, как знойно, — молвил тот, вставая, — Моя любовь меня к тебе влекла, Когда, ничтожность нашу забывая, Я тени принимаю за тела».
…теперь уже никто Добра не носит даже и личину: Зло и внутри, и сверху разлито. Чистилище
Дар слова — это высший дар природы, И человек им награждён, родясь.
Нельзя, чтоб страх повелевал уму, Иначе мы отходим от свершений, Как зверь, когда мерещится ему.
…»Не бойся бездны, хоть она мрачна, — Сказал поэт. — Как тень с другою тенью, Мы в этот мир таинственный сойдем Без робости пугливой и смятенья».
Здесь нужно, чтоб душа была тверда, Здесь страх не должен подавать совета.
Ведь очень часто торопливость дум На ложный путь заводит безрассудно, А там пристрастья связывают ум.
«Когда правдиво речь твоя звучала, Ты дал смутиться духу своему,- Возвышенная тень мне отвечала. — Нельзя, чтоб страх повелевал уму, Иначе мы отходим от свершений, Как зверь, когда мерещится ему. …»
Бояться должно лишь того, в чем вред Для ближнего таится сокровенный, Иного, что страшило бы, и нет.
Знай, что, едва предательство свершила, Как я, душа, вселяется тотчас Ей в тело бес и в нем он остается, Доколе срок для плоти не угас.
Я УВОЖУ К ОТВЕРЖЕННЫМ СЕЛЕНЬЯМ, Я УВОЖУ СКВОЗЬ ВЕКОВЕЧНЫЙ СТОН, Я УВОЖУ К ПОГИБШИМ ПОКОЛЕНЬЯМ. БЫЛ ПРАВДОЮ МОЙ ЗОДЧИЙ ВДОХНОВЛЕН: Я ВЫСШЕЙ СИЛОЙ, ПОЛНОТОЙ ВСЕЗНАНЬЯ И ПЕРВОЮ ЛЮБОВЬЮ СОТВОРЕН. ДРЕВНЕЙ МЕНЯ ЛИШЬ ВЕЧНЫЕ СОЗДАНЬЯ, И С ВЕЧНОСТЬЮ ПРЕБУДУ НАРАВНЕ. ВХОДЯЩИЕ, ОСТАВЬТЕ УПОВАНЬЯ.
Обман, который всем сердцам знаком, Приносит вред и тем, кто доверяет, И тем, кто не доверился ни в чем.
И я — как тот, кто головой поник, Скрывая взора скорбного смущенье, Вы радости волненье Лишь видите — я скорбь таить привык.
Безумен тот, кто думает, что знаньем Проникнуть может в тайны Божества, Осилить скудным разумом сиянье Единого в трех лицах естества.
Во всех делах важнейшее – начало.
Бояться должно лишь того, в чем вред Для ближнего таится сокровенный, Иного, что страшило бы, и нет.
Спасти тебя мне надо От этих мест, где гибель так верна, Иди за мной, – тебе не будет худо, Я выведу – на то мне власть дана.
Смерть лютая, врагиня состраданья, Мать слез и воздыханья, Неистовый, нещадный судия, — Ты сердце жжешь тоской воспоминанья!
«Нет более ужасного страданья, Как вспоминать о светлых временах В несчастии..»
Дно скрыто глубоко внизу, и надо, Дабы увидеть, что такое там, Взойти на мост, где есть простор для взгляда. Туда взошли мы, и моим глазам Предстали толпы влипших в кал зловонный, Как будто взятый из отхожих ям. Там был один, так гнусно отягченный Дерьмом, что вряд ли кто бы отгадал, Мирянин это или постриженный.
Все на меня взглянули изумленно, Я обернулся также в свой черед, Но мне сказал Вергилий: — Неуклонно, Не слушая речей, иди вперед! Подобен будь незыблемой твердыне. Пусть ураган шумит в её вершине — Она стоит и не падет вовек. Всегда далек от цели человек, В чьей голове одной идет на смену Другая мысль, утрачивая цену».
Любовь сжигает нежные сердца, И он пленился телом несравнимым, Погубленным так страшно в час конца.
Во храме нам увидеть суждено Молящихся, в трактире же – гуляку.
Не изменяет память лишь тому, Кто чутко слушал всех, кого он встретил.
Впечатленье От Света дивного казалось таково, ЧТО силы не было отвлечься от Него, Хотя на миг один для нового предмета Затем, что все добро, которое должно Для воли целью быть, ЛИШЬ В Нем заключено, И Все прекрасное В лучах небесных Света- Вне Света божия уродливо ОНО.
— О дивная Жена! В тебе моя Отрада И упование. Благоволила Ты, дабы спасти меня, спуститься в бездну Ада.могуществу твоей безмерной доброты Обязан счастьем я, Мне выпавшим на долю страстями обуян, я ввержен был В неволю. Из рабства этого меня ТЫ извлекла И множеством путей К свободе привела О, сохрани ко Мне свое благоволенье дабы душа, тобой спасенная От Зла, В тебе нашедшая свое оздоровленье, Из тела отлетев ,по-прежнему была тебя достойною!
За что постигло их возмездие -узнаешь ты. Причина и корень зла -неправда ,от неё Идут обман,насилие ,кручина , И род людской погряз в сетях её .
Любовь,чья власть над сердцем так сильна Возвышенным , зажгла во мне влечение У тому ,с кем я была разлучена И , разлучаясь , не знала утешенья .
Италия, раба, скорбей очаг, В великой буре судно без кормила, Не госпожа народов, а кабак!
Италия, раба, скорбей очаг, В великой буре судно без кормила, Не госпожа народов, а кабак! Здесь доблестной душе довольно было Лишь звук услышать милой стороны, Чтобы она сородича почтила, А у тебя не могут без войны Твои живые, и они грызутся, Одной стеной и рвом окружены. Тебе, несчастной, стоит оглянуться На берега твои и города: Где мирные обители найдутся? К чему тебе подправил повода Юстиниан, когда седло пустует? Безуздой меньше было бы стыда. О вы, кому молиться долженствует, Так чтобы Кесарь не слезал с седла, Как вам Господне слово указует, — Вы видите, как эта лошадь зла, Уже не укращаемая шпорой С тех пор, как вы взялись за удила? И ты, Альберт немецкий, ты, который Был должен утвердиться в стременах, А дал ей одичать, — да грянут скорой И правой карой звезды в небесах На кровь твою, как ни на чью доселе, Чтоб твой преемник ведал вечный страх! Затем что ты и твой отец терпели, Чтобы пустыней стал имперский сад, А сами, сидя дома, богатели.
Отвечу, положа на сердце руку И ложь прогнав любую от себя, Как надлежит в беседе с мудрым мужем. Не посчитайте домыслом досужим Такой ответ: кто не любим, любя, Страшнейшую испытывает муку.
Не так ли, день от дня, Мы подвигов, из трусости и лени, Стараемся, где можно избежать? Не так ли зверь страшится своей тени?
О Вышний Свет, над мыслию земною Столь вознесенный, памяти моей. Верни хоть малость виденного мною И даруй мне такую мощь речей, Чтобы хоть искру славы заповедной Я сохранил для будущих людей!
По окончаньи речи, вскинув руки И выпятив два кукиша, злодей Воскликнул так: «На, боже, обе штуки!»
Есть ум, чтоб страсти воли ненасытной Смирять. Он — то родник высоких благ, То бесконечных бед источник скрытый, Когда он или друг наш, или враг.
О, человечества наивный лик! О счастье мысль всегда для вас отрадна, А между тем, чем более людей К нему стремится властно и всеядно, Тем путь к нему опасней и трудней, Тем счастья незначительнее доля Под игом изнуряющих страстей. Мрак зависти людской — вот их неволя. Знай: лишь любовь всегда полна щедрот.
Ты думаешь, что люди велики? О нет! С пути прямого совращенный, Ты позабыл, что все мы — червяки, Которые родятся, умирая, Чтоб превратиться, злобе вопреки, В тех бабочек Божественного Рая, Которым суждено в лазурь вспорхнуть.
Себя ногтями грязными скребет Косматая и гнусная паскуда И то присядет, то опять вскокнет.
И я – во тьме, ничем не озаренной. … И я упал, как тот, кто схвачен сном. … И я упал, как падает мертвец.
Мы шли к лучам, предавшись разговору, Который лишний здесь и в этот миг, Насколько там он к месту был и впору.
Все к счастию душой стремятся жадно, И их число чем более громадно, Тем меньше доля каждого из них, И зависть их терзает беспощадно. Но если бы, возвышенно светла, Любовь горе направлена была, То зависти не знало б сердце ваше.
Оставь! Ты тень и видишь тень, мой брат.
«Сейчас» и «тотчас» сходствуют не боле, Чем тот и этот случай, если им Уделено вниманье в равной доле.
Так и мой дух, бегущий и смятенный, Вспять обернулся, озирая путь, Всех уводящий к смерти предреченной.
У светлых душ о прошлом сожаленья нет — их лишь радость чистая живит.
Ленивых надобно будить, а сами они не расшевелятся никак.
Скажи одно лишь: с горней высоты, Из области надзвездного эфира, Когда сюда, в пучину, сходишь ты, Которая есть средоточье мира — Ужель тебе пучина не страшна? — И кратко мне ответила она: — «Лишь одного всегда страшиться надо — Вредить другим. Я так сотворена, Что без вреда парю над бездной Ада. Я не боюсь кромешного огня, И скорбь земли не тяготит меня.
Порой нанесть удар случается быстрее Мечом единственным, чем дюжиной мечей, И спотыкается ослепший ьык скорее Ягненка малого, лишенного очей.
И самый ад отвергнул их в презрение.
Дороже мастер сам работу ценит ту, где ярче воплотил он сердца доброту!
Чтоб этот довод рухнул так же вдруг, Тебе бы опыт сделать не мешало, Ведь он для вас — источник всех наук.
Бояться должно лишь того, в чем вред Для ближнего таится сокровенный, Иного, что страшило бы, и нет.
Как тот, кто, удрученный скорбным сном, Во сне хотел бы, чтобы это снилось, О сущем грезя, как о небылом…
Но милость божья рада всех обнять, Кто обратится к ней, ища спасенья.
Поистине безумные слова — Что постижима разумом стихия Единого в трёх лицах естества!
Не все ли мы — подобье червяков, Рожденных для того, чтоб превратиться Со смертью нашей в райских мотыльков, Могущих смело к истине стремиться?
Не так ли, день от дня, Мы подвигов из трусости и лени, Стараемся, где можно, избежать? Не так ли зверь своей страшится тени? ( песнь вторая)
Ты — солнце, что когда-то согревало Меня своей любовью на земле И к истине дорогу указало!
Хранить Не буду я упорного молчанья, Коль ты не подозренье возбудить Хотел во мне, а чудо пониманья.
Мне имя — Беатриче. Издалече Явилась я. Любовь меня вела, И та любовь с тобой искала встречи И помощи твоей с мольбой ждала. Я скоро перед Господом предстану, И там, где гибнет всякая хула, Тебя я прославлять не перестану…
Переступив границу зрелых лет, Я в темный лес забрел и заблудился. И понял, что назад дороги нет…
«— Не так ли, день от дня, Мы подвигов из трусости и лень Стараемся, где можно, избежать?»
По существу любовь всегда чиста, Прекрасна, высока и идеальна…
Безумен, смертные, заботы дольный гнет: К земле он вашу мысль невидимо влечет Кто — право изучил, а кто — священным саном Облечься пожелал, а кто — силой и обманом На свете царствовал. Иной же в свой черед Прилежно изучал науку Гиппократа, Кто жил для роскоши и тонкого разврата, Кто — просто воровал, а кто по мере сил Общественным делам и выгодам служил.
Непостижимые, слитые воедино, Та Сила и Любовь, которые на сына Взирают Своего — в могуществе Своем Когда-то создали в таком порядке дивном Все то, что мыслью мы и взором познаем, — Что мы охвачены восторгом непрерывным Пред благостью творца. Читатель, в эту высь За мною взорами своими вознесись
Перед природой сфер с ее святым законом Все без различия семейного равны. С рожденья своего навек разлучены Исав с Иаковом. Квириний — порожденье Столь гнусного отца, что в Марсовы сыны Его произвело общественное мненье. В природе — если бы не воля Провиденья- Руководила всем наследственность одна. Отныне истина вполне тебе ясна.
Нет слова у меня, нет сил для выраженья, Постигшего меня в тот миг преображенья. Любовь, которою весь мир руководим, Вознесшая меня своим чудесным светом, Зачем я не таким остался в мире этом, Каким я создан был?
Нет слова у меня, нет сил для выраженья, Постигшего меня в тот миг преображенья. Любовь, которою весь мир руководим, Вознесшая меня своим чудесным светом, Зачем я не таким остался в мире этом, Каким я создан был?
Случается. что рвется тетива, Когда порой натянут лук чрезмерно, И, задрожав, стрела летит неверно, Так и мои замедлили слова.
И я сказал: — Пускай придет желанный час И осенит вас дивно мир небесный! Я не мертвец и мой состав телесный — Со мною здесь.
Как у вола желанья вызывая, Прикинулась коровой Пазифая.
За мной — мир слёз, страданий и мучений, За мною — скорбь без меры, без конца, За мной — мир падших душ и привидений. Я правосудие высшего Творца, Могущества и мудрости создание Творение Небесного Отца, Воздвигнутое раньше мирозданья. Передо мной прошёл столетий след, Удел мой — вечность, вечность наказанья, За мной ни для кого надежды нет!
Нельзя, чтоб страх повелевал уму, Иначе мы отходим от свершений…
«Тот, на кого ты смотришь, здесь пронзенный, Когда-то речи фарисеям304 вел, Что может всех спасти один казненный.305118 Он брошен поперек тропы и гол, Как видишь сам, и чувствует все время, Насколько каждый, кто идет, тяжел.121 И тесть его306 здесь терпит то же бремя, И весь собор,307 оставивший в удел Еврейскому народу злое семя».
Час наступил припомнить о своём Призванье, о своём предназначенье. Не для того на свете мы живёс, Чтоб смерть застала нас в блаженной лени.
Ты видишь сам, как истина чужда Приверженцам той мысли сумасбродной, Что, мол, любовь оправдана всегда. Пусть даже чист состав ее природный, Но если я и чистый воск возьму, То отпечаток может быть негодный.
О совесть тех, кто праведен и благ, Тебе и малый грех — укол жестокий!
Но есть сила, влекущая к нему волю и желание, — та самая сила, которая управляет вселенной и имя которой — любовь. Любовь, что движет и солнце и звёзды.
В каждом действии … главное намерение совершающего его есть выражение своего собствненного образа, поэтому любой делающий, что бы он ни делал, наслаждается своим действием. Поскольку все сущее стремится к существованию и через действие делающий раскрывает свое бытие, то действие несет наслаждение по своей природе…
Безумен, смертные, заботы дольней гнет: К земле он вашу мысль невидимо влечет.
Воображенья сила, Все чувства ты себе поработила. Кто жизнь дает тебе, воображенье? Само собою вспыхиваешь ты? Иль послано с небесной высоты?
Из бездны той, что грозно поглотила Собою нас, — мы к выходу пришли, И мир чудес открылся нам вдали И в небесах сверкнули вновь светила
Я по стопам поэта Направился к стране, лишенной света.
Лишь одного всегда страшиться надо — Вредить другим.
А если стал порочен целый свет, То был тому единственной причиной Сам человек: лишь он – источник бед, Своих скорбей создатель он единый.
Что наша жизнь — природа и искусство. Мздоимцу же возвышенное чувство Неведомо, и путь его – другой.
Никто не думай, что он столь велик, Чтобы судить, никто не числи жита, Покуда колос в поле не поник.
«Храни, как слышал, правду роковую Твоей судьбы», — мне повелел поэт. Потом он поднял перст: «Но знай другую: Когда ты вступишь в благодатный свет Прекрасных глаз, все видящих правдиво, Постигнешь путь твоих грядущих лет».
«Твои слова послушному уму Раскрыли суть любви, но остается Недоуменье, — молвил я ему. — Ведь если нам любовь извне дается И для души другой дороги нет, Ей отвечать за выбор не придется».
Припомните, как знаменит наш род! По-скотски ль жить мы рождены? Нет, знанья И доблести — вот цель земных забот.
Ты должен выбрать новую дорогу, — Он отвечал мне, увидав мой страх, — И к дикому не возвращаться логу, 94 Волчица, от которой ты в слезах, Всех восходящих гонит, утесняя, И убивает на своих путях, 97 Она такая лютая и злая, Что ненасытно будет голодна, Вслед за едой еще сильней алкая.
Вкруг вас, взывая, небеса кружат, Где все, что зримо, – вечно и прекрасно, А вы на землю устремили взгляд, И вас карает тот, кому все ясно».
Должны живые мертвым помогать.
Ад — пустота, унылая могила.
Не каясь, он прощенным быть не мог, А каяться, грешить желая все же, Нельзя: в таком сужденье есть порок».
«Нам только даль отчетливо видна, — Он отвечал, — как дальнозорким людям, Лишь эта ясность нам Вождем дана. Что близится, что есть, мы этим трудим Наш ум напрасно, по чужим вестям О вашем смертном бытии мы судим. Поэтому, — как ты поймешь и сам, — Едва замкнется дверь времен грядущих, Умрет все знанье, свойственное нам».
Мы тихо шли сквозь смешанную грязь Теней и ливней, в разные сужденья, О вековечной жизни углубясь. Я так спросил: «Учитель, их мученья, По грозном приговоре, как — сильней Иль меньше будут, иль без измененья?» И он: «наукой сказано твоей, Что, чем природа совершенней в сущем, Тем слаще нега в нем, и боль больней. Хотя проклятым людям, здесь живущим, К прямому совершенству не прийти, Их ждет полнее бытие в грядущем».
День уходил, и неба воздух темный Земные твари уводил ко сну От их трудов, лишь я один, бездомный, Приготовлялся выдержать войну.
— Коль тех мы судим столько лет подряд, Кто любит нас, — он женщине ответил, — Какую кару тем, кто зло творит, Избрать нам предстоит на этом свете?
Рожден от мощных предков, в древнем блеске Из славных дел, и позабыв, что мать У всех одна, заносчивый и резкий, Я стал людей так дерзко презирать, Что сам погиб, как это Сьена знает И знает Кампаньятико вся чадь.
Родится человек над брегом Инда, о Христе ни слова Он не слыхал и не читал вовек, Он был всегда, как ни судить сурово, В делах и в мыслях к правде обращён, Ни в жизни, ни в речах не делал злого. И умер он без веры, не крещён. И вот, он проклят, но чего же ради? Чем он виновен, что верил он? Рай
Теперь ты леность должен отмести, — Сказал учитель. – Лежа под периной Да сидя в мягком, славы не найти. Кто без нее готов быть взят кончиной, Такой же в мире оставляет след, Как в ветре дым и пена над пучиной.
Раз, два страдает молодая птичка, А оперившихся и зорких птиц От стрел и сети бережёт привычка. Земной рай.
Стреляй же смело, Раз ты свой лук напряг до острия!
Сребро и злато — ныне бог для вас (пастырей), И даже те, кто молится кумиру, Чтят одного, вы чтите сто за раз…
Бояться должно лишь того, в чём вред Для ближнего таится сокровенный, Иного, что страшило бы, и нет.
Так мощно дрогнул пасмурный провал, Что я подумал – мир любовь объяла, Которая, как некто полагал, Его и прежде в хаос обращала.
Мы шли с недавним солнцем за плечами.
Здесь нужно, чтоб душа была тверда.
Тот страждет высшей мукой, кто радостные помнит времена в несчастии.
Когда кончается игра в три кости, То проигравший снова их берет И мечет их один, в унылой злости, Другого провожает весь народ…
Наукой сказано твоей, Что, чем природа совершенней в сущем, Тем слаще нега в нем и боль больней.
Все до того рассудком стали слабы, Что люди верят всякому вранью, И на любой посул толпа пришла бы.
Там, на земле, не направляют разум Одной тропой: настолько вас влекут Страсть к внешности и жажда жить показом.
Вы тащите к церковному елею Такого, кто родился меч нести, А царство отдаете казнодею, И так ваш след сбивается с пути.
О род людской, зачем тебя манит Лишь то, куда нет доступа второму?
Нельзя, чтоб страх повелевал уму, Иначе мы отходим от свершений…
Ты знаешь, брат, сколь часто мир видал, Что человек, пред чем-нибудь робея, Свершает то, чего бы не желал?
Отсюда ясно, что любовь — начало Как всякого похвального плода, Так и всего, за что карать пристало.
Нельзя, чтоб страх повелевал уму.
Вину молва возложит, как всегда На тех, кто пострадал, но злодеянья Изобличатся правдой в час суда.
Я говорил об Аморе, так как на лице моем запечатлелось столько его примет, что скрывать мое состояние было невозможно. А когда меня спрашивали: Из-за кого тебя поражает этот Амор? — я смотрел на них, улыбался и ничего не говорил им.
Поистине безумные слова — Что постижима разумом стихия Единого в трех лицах естества!
Я был как тот, кто словно пристыжен, Когда ему немедля возразили, А он не понял и стоит, смущен.
Бояться должно лишь того,в чем вред Для ближнего таится сокровенный, Иного,что страшило бы,и нет.
Я вижу, что вовек не утолен Наш разум, если Правдой непреложной, Вне коей правды нет, не озарен. В ней он покоится, как зверь берложный, Едва дойдя, и он всегда дойдет, — Иначе все стремления ничтожны От них у корня истины встает Росток сомненья, так природа властно С холма на холм ведет нас до высот.
«Отчаянных невзгодТы в скорбном сердце обновляешь бремя,Не только речь, и мысль о них гнетет.»
«Язык, который так меня ужалил,Что даже изменился цвет лица,Мне сам же и лекарством язву залил»
Укрась почтеньем действия и взгляд, Чтоб с нами речь была ему приятна. Такого дня тебе не возвратят!
Так вёл он речь, и взор его и стан Несли печать горячего порыва, Которым дух пристойно обуян.
Нам подобает умозаключать Из веры там, где знание невластно, И доводом ее нельзя назвать». И я услышал: «Если б все так ясно Усваивали истину, познав, — Софисты ухищрялись бы напрасно».
Меня сковал такой тяжелый гнет, Перед ее стремящим ужас взглядом, Что я утратил чаянье высот.
Обман, порок, лишь человеку сродный, Гнусней Творцу, он заполняет дно И пыткою казнится безысходной.
Не так ли, день от дня, Мы подвигов, из трусости и лени, Стараемся, где можно, избежать? Не так ли зверь своей страшится тени?
Здесь нужно, чтоб душа была тверда. Здесь страх не должен подавать совета.
Разумно слышит тот, кто примечает.
Порой смыкать приходится устаИ говорить нам правду неудобно,Когда она столь неправдоподобна.
Как люди, так и всё земное — скоротечно, И кажется оно для смертных долговечно Затем, что им самим дни краткие даны.
Но честным быть здесь было бы нечестным.
Порой нанесть удар случается быстрее Мечом единственным, чем дюжиной мечей, И спотыкается ослепший бык скорее Ягнёнка малого, лишенного очей.
Без просьбы нашей к нам он снизошел, Дабы вести наверх горы с собою. Так поступать обязан человек: Кто просьбы ждёт от ближнего, вовек Не тронется несчастного мольбою.
О, милый брат, увы! Как слепотой объяты в мире вы! Ответственность за каждое деянье На небеса хотите вы сложить. Но для чего тогда должна служить Свобода воли?
Все к счастию душой стремятся жадно, И их число чем более громадно, Тем меньше доля каждого из них, И зависть их терзает беспощадно.
О, род людской! Подняться аысоко Ты должен бы, и падаешь легко Ты при малейшем ветра дуновенье!
Подобен будь незыблемой твердыне: Пусть ураган шумит в её вершине — Она стоит и не падёт вовек. Всегда далёк от цели человек, В чьей голове одной идёт на смену Другая мысль, утрачивая цену.
Мой вождь и я поспешно стопою Пошли вперёд таинственной тропою, Дабы скорей увидеть Божий свет. И мне в пути предшествовал поэт.
Не ярости ль избыток Терзает нас ужасней всяких пыток?
В глухом лесу отчаянья и зла Повиснут здесь самоубийц тела На дереве души своей несчастной.
И корень зла — неправда, от неё Идут обман, насилие, кручина, И род людской погряз в сетях ее.
За мною путь к обители печальной, За мною те, кто мукам осуждён, За мною край, где вечный плач и стон.
О вы, разумные, взгляните сами, И всякий наставленье да поймет, Сокрытое под странными стихами!
Увы, какая сдержанность нужна Близ тех, кто судит не одни деяния, Но видит самый разум наш до дна!
Кто просьбы ждёт от ближнего, вовек Не тронется несчастного мольбою.
Спасти тебя мне надо От этих мест, где гибель так верна, Иди за мной, — тебе не будет худо, Я выведу — на то мне власть дана.
Обман, который всем сердцам знаком, Приносит вред и тем, кто доверяет, И тем, кто не доверился ни в чем.
Все люди — властелины над собою, И счастье их в их собственных руках.
Законы этические суть законы естественные, и законы естественные суть законы этические, так что лихоимец виновен в таком же извращении естества, как и насильник и развратник, отступающий от путей и указаний природы.
Ненависть, скорбь, негодование и гордое упорство в грехе — вот господствующая атмосфера, в которой развертываются отдельные сцены и картины.
…так что воистину о ней можно было бы сказать слова стихотворца Гомера: «Она казалась дочерью не смертного человека, но бога».
Говорю я: когда она появлялась с какой-нибудь стороны, то одна надежда на дивный ее поклон изгоняла все злое во мне и возжигала пламя милосердия, которое заставляло меня прощать всякому обидевшему меня. И если бы спросили меня тогда о чем-нибудь, то ответ мой был бы лишь один: «Любовь…» — и лицо мое исполнено было смирения.
Если бы я не терял моих сил и владел бы собою настолько, что мог бы держать ответ, я сказал бы ей, что едва только я представлю себе дивную ее красоту, как тотчас же овладевает мной желание увидеть ее, и столь оно сильно, что убивает и уничтожает в моей памяти все, что могло бы восстать против него: вот почему не удерживают меня былые страдания от стремления увидеть ее.
Все, что мятежно в мыслях, умирает При виде вас, о чудо красоты. Стою близ вас, — Любовь остерегает: «Беги ее иль смерть познаешь ты». И вот лицо цвет сердца отражает, Опоры ищут бледные черты, И даже камень словно бы взывает В великом страхе: «Гибнешь, гибнешь ты!..» Да будет грех тому, кто в то мгновенье Смятенных чувств моих не оживит, Кто не подаст мне знака ободренья, Кто от насмешки злой не защитит, Которой вы, мадонна, отвечали Моим очам, что смерти возжелали.
Поверь — когда в нас подлых мыслей нет, Нам ничего не следует бояться. Зло ближнему — вот где источник бед, Оно и сбросит в пропасть, может статься.
«Не для того на свет мы рождены, Чтоб жалкое влачить существованье, Но до конца за истиной должны Стремиться мы к добру и к свету знанья!»
«Не сожалей о трудностях дорог, Которые ведут к бессмертной славе! Кто нежится-тот ждать ее не в праве.»
«Лишь одного всегда страшиться надо- Вредить другим».
Не так ли, день от дня, Мы подвигов, из трусости и лени, Стараемся, где можно, избежать?
Надежда, — я сказал, — есть ожиданье Грядущей славы, ценность прежних дел И благодать — его обоснованье.
Как ты сказал, теперь уже никто Добра не носит даже и личину: Зло и внутри, и сверху разлито.
Трехзевый Цербер, хищный и громадный, Собачьим лаем лает на народ, Который вязнет в этой топи смрадной. Его глаза багровы, вздут живот, Жир в черной бороде, когтисты руки, Он мучит души, кожу с мясом рвет. А те под ливнем воют, словно суки, Прикрыть стараясь верхним нижний бок, Ворочаются в исступленьи муки.
Так изберем благую лучше часть: Несправедливых мнений не держаться.
«Горестный удел Тех жалкий душ, что прожили, не зная Ни славы, ни позора смертных дел»
Что может быть более радостного, чем делиться прекрасным!
В самом себе сгорай от лютой страсти.
Стрелы предвиденной медлительней полёт.
Они не по себе несовершенны, А это твой же собственный порок, Затем что слабосилен взор твой бренный.
И ты, не сомневаясь, должен знать, Что благодать нисходит по заслуге К любви, раскрытой, чтоб её принять.
О жадность! Не способен ни единый Из тех, кого ты держишь, поглотив, Поднять зеницы над твоей пучиной! 124 Цвет доброй воли в смертном сердце жив, Но ливней беспрестанные потоки Родят уродцев из хороших слив.
Пока я не сошёл к томленью Ада, «И» в дольном мире звался Всеблагой, В котором вечная моя отрада, 136 Потом он звался «Эль», и так любой Обычай смертных сам себя сменяет, Как и листва сменяется листвой.
Пока в узде не будет седока И надобности нет в узде железной.
… Все люди – властелины над собою, И счастье их в их собственных руках. Ответа не ищите в Небесах: Добро и зло идет рука с рукою, Но силою вы одарены такою. Той силою, которая могла Всю разницу понять добра и зла И эта сила разумом зовется…
Нельзя, чтоб страх повелевал уму, Иначе мы отходим от свершений, Как зверь, когда мерещится ему.
Нет большего мученья, Как о поре счастливой вспоминать В несчастии.
